Надежда Яковлевна Игнатьичева имеет статусы «ветеран труда», «труженица тыла»:
– Родилась и выросла я здесь, в Астраханке. Родители работали в рыбацком колхозе. Мой дед выделил им амбар на улице Луговой, чтобы они перестроили его в жилой дом. А пока шла стройка, мы с родителями и сестрой Катей жили в соседнем доме, у маминой подруги, у которой ещё своих трое детей.
Мне девять лет было, когда началась война. В ноябре 1941 года отцу пришла повестка, и он уехал на фронт. Мужиков в селе почти не осталось, работать было некому. Всё держалось на женщинах и детях. Я в те годы во второй класс ходила. На месте, где сейчас здание астраханской почты, стояла начальная школа. В ней были три большие комнаты и учительская. Учились с постоянными перерывами. Когда школу нечем было топить, уроки от- меняли и нас отправляли работать в колхоз, а работы там всегда хватало – на полях, на ферме, да где угодно. Кстати, ситуация с топливом была напряжённой не только в школе, но и дома. Ни угля, ни дров не было. Топили кизяками – у нас корова была, да по улице ещё собирали продукты жизнедеятельности лошадей, смешивали всё это с соломой, прессовали, высушивали и отап-ливались.
С одеждой тоже было сложно – купить негде, да и не на что. Что мама сошьёт, в том и ходили. Помню, когда настала пора идти в пятый класс уже в Камень-Рыболовскую школу, она сшила мне пальто из папиной куртки. Других вариантов не было. В школу ходили пешком, зимой срезали путь по Ханке. Мама уходила на ферму рано утром, а часов в доме не было. Она объясняла мне, как сориентироваться по солнцу, чтобы определить время, когда пора выхо-дить.
Пятый класс я так и не окончила. Пошла работать в сельпо счетоводом. Оттуда меня отправили учиться на бухгалтера в Уссурийск. А ехать-то не в чем, председатель сельпо договорился, и мне выдали на складе рубашку и ткань, чтобы сшить юбку. Обуви тоже не было. Мама как-то умудрилась сшить мне её из пальто. Получилось что-то вроде валенок. После учёбы меня, 13-летнюю девчонку, забрали работать в земельный отдел исполкома. Я собирала сведения о работе колхозов – на тот момент в районе их было 19.
В один прекрасный день, возвращаясь домой, я увидела, что вдоль улицы висят красные флаги, кто-то вывешивал красные платки. И люди вокруг кричат, радуются, плачут. Оказалось, по радио сообщили о победе. Я, конечно, тоже расплакалась от счастья. А папа мой так и не вернулся. В 42-м году в своём последнем письме он написал, что получил ранение под Сталинградом и едет в госпиталь. Уже после войны пришло извещение о том, что он пропал без вести.
Мария Григорьевна Гапонова имеет статусы: «дети войны», «ветеран труда»:
– Родилась я в 1932 году. Мать и отец умерли, когда я была ещё маленькая, поэтому я их совсем не помню. Когда мы остались с сестрой и братом одни, нас на воспитание взяли дедушка и бабушка по материнской линии.
Наша семья жила в небольшой деревушке в Тамбовской области. Жили хоть и небогато, но относительно благополучно, пока не грянула война. Начался голод. Следуя девизу «Всё для фронта, всё для Победы!», колхозы начали работать в первую очередь для бойцов на передовой. Туда уходило всё зерно, продукты животноводства. А мы, гражданские, уж выкручивались, как могли.
Проблема состояла ещё и в том, что семья у нас была большая, попробуй-ка всех прокормить. Дедушка работал на зерносушилке, однако он был настолько честным человеком, что ни единого зёрнышка не припрятал и не принёс домой. Хотя у него были для этого все возможности. Мы, дети, собирали по окрестностям листья конского щавеля и лебеду. Бабушка всё это отваривала, сцеживала воду, а листья обваливала в муке и пекла лепёшки. Вы спросите: а муку откуда брали? На полях, когда урожай уже убрали, оставались колоски. Со- бирать их строго-настрого запрещалось. Объездчик на коне разъезжал по полю, высматривая «охотников» за колосьями. Но где ему было уследить за детьми! Мы наскоро собирали колоски и затем с драгоценной добычей прятались от него в овраге.
Мы держали хозяйство – корову, овец, кур, высаживали огород. Кур кормить было нечем, поэтому они в поисках пропитания так и норовили забраться на грядки, разрыть их, поклевать картошку. Спозаранку дедушка поднимал кого-то из нас, чтобы дежурили на огороде и не пускали туда кур. Для коров заготавливали сено. Дедушка скашивал траву за огородом, а когда она подсыхала, вязал тяжёлые снопы, и мы их таскали домой.
Словом, детства у нас практически не было, только тяжёлый труд. Но, тем не менее, я успевала ещё и учиться в школе. Благо, что и в годы войны наша школа продолжала работать. Для меня пропустить уроки было совершенно невозможным делом – в любую погоду бегала на занятия. Однажды разыгралась сильная пурга. Наша учительница провела пару уроков, а потом побежала в правление колхоза, чтобы там помогли с развозом детей по домам. И вот я помню, как подъехала лошадь, запряжённая в сани, и мы отправились сквозь метель домой. Это было незабываемо!
Учёба для меня всегда была очень важна, потому что я и сама мечтала связать свою жизнь с этой сферой деятельности. Так оно и получилось в итоге. Получила педагогическое образование, став учителем биологии и химии, и попала по распределению в Приморский край.
Лидия Сергеевна Пономаренко имеет статусы «труженик тыла», «дети войны», «ветеран труда»:
– Я родилась в Луганске в 1926 году. А в 1939-м, когда международная обстановка на западе накалилась, заводы стали эвакуировать в центр страны. Та же судьба постигла и завод военного значения, на котором работал отец. Так мы попали в Новосибирск. Там около месяца жили в бараке, а потом нас заселили в коммуналку, состоящую из трёх комнат. В одной из них, 20-метровой, жили мы, в другой, 10-метровой, поселилась семья из пяти человек, а в третьей, 17-метровой, жили три семьи, все родственники между собой – всего 13 человек. Кухня была общая. Жили мы дружно. Правда, во время войны в коммуналке стало холодно, так как почти не топили. Но мы справлялись.
Когда началась война, мой брат Валентин решил отправиться туда добровольцем. Как-то поздно вечером Валя пришёл домой и сообщил, что ночью их уже должны отправить на фронт. Надо же как-то проводить, а как? Света почти не было – горел еле-еле, еды практически нет. Папа нашёл где-то солёный огурец, сварили картошки, а она была маленькая, как горошек. Порезали огурец, туда картошку, кипятком залили – и вроде как рассольник получился. Так и проводили. На фронте под Харьковом брата контузило, он долго лежал в снегу, потом на него случайно наткнулись, доставили в госпиталь. Долгое время у Валентина не было памяти, позабывал родных, друзей, уже потом стал понемногу приходить в себя, вспоминать.
Нам в тылу тоже было нелегко. Когда началась война, нас, старшеклассников, отправили работать в колхоз, так как всех колхозников- мужчин забрали на фронт. Меня и ещё одну девочку поставили на готовку для остальных работников. И вот мы с раннего утра и до позднего вечера готовили завтрак, обед, ужин, потом драили кастрюли. Работа была тяжёлая. Через какое-то время меня отправили копать картошку.
Потом я стала работать на заводе шлифовальщицей. Вместе с другими стояла за станком по 12 часов в сутки – столько длилась одна смена. Всю войну мы выполняли тяжёлую работу без выходных и отпусков. Помню, как ночью с 31 декабря 1942-го на 1 января 1943 года нас, комсомольцев, отправили работать в пороховых погребах насыпали в мерные пакеты порох, их у нас тут же забирали, передавали солдатам, и они сразу же делали мины. К ним нас не допускали, но из погребов мы слышали, как солдаты там стучали. В ту ночь стоял сильный мороз – 40 градусов. Мы продрогли до костей, но не переставали выполнять свою работу – всё во имя будущей Победы. Помимо этого мы помогали в госпитале – ухаживали за ранеными, пели для них и танцевали, чтобы поднять мужчинам боевой дух.
До сих пор помню тот день, когда мы узнали об окончании войны – 9 мая. В то утро я пришла с ночной смены, вскоре к нам прибегает наша рассыльная из цеха и зовёт на завод на митинг – война закончилась. Сколько тогда было радости и одновременно слёз! Ведь на войне погибли мужья, сыновья, отцы многих наших женщин…
